Константин Левтин - Комната с видом на волны
– Рядовой, разрешаю, мля!.. Ну?!
Капитан Юрий Ли Хардсон служил в Объединённых войсках уже больше двадцати лет. И вот теперь эти несчастные рейсы. За что?.. За двадцать лет образцовой службы, не иначе. Ещё два рейса, и прямая ему дорожка в промзону. Не простым рабочим, конечно, но в глухую, кривую промзону. Здравствуйте, ежедневные многочасовые поездки на вэм:т, еженедельные инъекции от радиации и ежемесячная антигравитационная реабилитация, невозможная тупость рабочих и просто невероятно интересные дни. Ах, что б тебе…
– Капитан, а почему в этом рейсе двадцать один грузовик?
– Что ты, мля, сержант, только что сказал? А ну-ка повтори?!
– Ещё три броневика, капитан… – робко пробормотал Ной сквозь внезапно наполнившуюся сильным статическим шумом внутреннюю радиосеть.
Капитан Хардсон замер и нахмурился. Отчего-то смысл сказанного доходил до него чудовищно долго, будто свет карманного фонарика до полуслепой глубоководной рыбины через толщи океанической воды. Он медленно поднял глаза, и его взгляд устремился вдаль: сквозь тетрапластиковое забрало защитного костюма, сквозь усиленный плексиглас бокового иллюминатора. Ещё три броневика… Не дожидаясь продолжения диалога, Юрий вскочил на ноги, крутанулся что было сил в сковывающем движения защитном костюме второго, мать его, класса и припал шлемофоном к боковому иллюминатору на другой стороне.
Пустыни не было. Неба не было. Весь обзор с этой стороны закрыла огромная, светло-серая морда броневика, несущегося наперерез.
А он всегда думал, что умрёт от рака горла…
Мгновение. Удар. Вращение.
Совершая нелепое баллистическое перемещение в пространстве под воздействием неожиданно ставшей во главе стола инерции, рядовой Гленнмар увидел, как три броневика впереди, те самые, что были тремя серыми точками на горизонте, вместо того, чтобы влиться в хвост колонны, проломили ей голову.
Ещё удар. Темнота.
Идущие тройками по разные стороны от колонны, восемнадцать тяжёлых трёхосных броневиков, двигаясь на скорости куда больше предписанной Министерством, вошли в визжащий металлический клинч с броневиками колонны.
***
Бретт ожидал увидеть расщелину или тёмный туннель, уходящий вглубь скалы. Он даже отчасти ожидал увидеть пару стволов дробовика, направленных ему в лицо и, вполне может быть, последнюю в своей жизни пороховую вспышку. Но увидел он нечто совершенно иное.
Ночь, ещё недавно спеленавшая лес смирительной рубашкой чёрного цвета, сейчас словно устыдилась своего поступка. Небо расчистилось и луна, надкушенная снизу ровно до середины, взошла над деревьями отменным светильником. Освещение было достаточным даже для того, чтобы читать многотомные произведения классической литературы и восхищаться красотой слога. Особенно, если перед этим дать глазам время привыкнуть. А поскольку последние три часа Бретт только и делал, что адаптировал свои к темноте, то теперь ему не составляло труда разглядеть это крупное вкрапление, удивительно редкое для любой скальной породы. Металл. Много металла. Большой прямоугольный самородок.
Перед Бреттом была стальная дверь, вмонтированная прямиком в скалу. Серо-красная под цвет камня, в крупных авиационных заклёпках по контуру. С массивной металлической рукоятью, но без замочной скважины.
Бретт впал в такую прострацию, что сам того не понимая, не спуская ни на секунду глаз с двери, будто она могла испариться в любое мгновение, дотянулся до своего ботинка, лежащего у самого входа, сел прямиком на снег, машинально отряхнул ледышки, намёрзшие на носок, и надел ботинок обратно на окончательно окоченевшую ногу.
К счастью, боль в левом боку и холод быстро вывели его из этого полубессознательного состояния. Бретт встал. Перед его носом была дверь, и теперь нужно было принять важное и, главное, достаточно быстрое решение, что же с ней делать.
Заходить внутрь было, мягко говоря, рискованно. Шанс, что за этой самой дверью его ждёт человек с заряженным ружьём, был до безобразия высоким. Даже постучаться в эту дверь или подёргать её за ручку было бы по-идиотски опрометчивым поступком. С тем же успехом, Бретт мог выложить ельником прямо у входа надпись «Я нашёл твою дверь, козёл!». Долой всяческий эффект неожиданности. А ведь, если вдуматься, единственным преимуществом Бретта в данной ситуации как раз и был тот факт, что он отыскал дверь, и никто об этом ещё не знал.
Холод и тянущая боль в левом боку, которые ещё недавно так удачно помогли Бретту вернуться к реальности и начать действовать, сейчас оказались реальной проблемой. Вдобавок к этому пробежки по лесной местности разной степени пересечённости в совокупности с лечебным кровопусканием опустошили Бретта до самого донышка. Ему нестерпимо хотелось есть, в тепло и хорошенько осмотреть, продезинфицировать и перебинтовать рану.
Но бросить за спиной эту дверь с вооружённым психопатом значило, что в самом обозримом будущем ему придётся ходить по лесу оглядываясь и ожидать пригоршню картечи в лицо из-за любого дерева. Не самый обнадёживающий расклад, что сказать. Вымотанный просто до осатанения Бретт откинулся спиной на пушистые еловые ветки, чтобы немного передохнуть. И вдруг решение пришло само собой.
Только потом, сидя в тепле коттеджа и заглатывая один за другим сандвичи с горячим кофе, Бретт подумал, что это в целом было отвратительно неэффективное и опасное решение. И, честно говоря, не решение вовсе, а так, защитная реакция мозга. Отговорка, выдуманная уставшим подсознанием, чтобы убедить слишком настороженное сознание наплевать на всё, поскорее убраться с холода и хорошенько пожрать.
Однако в тот самый момент, стоя на карачках в снегу у промёрзлой металлической двери и пристраивая к её основанию нелепую еловую веточку в нелепом, но строго определённом положении, Бретт был уверен, что проделывает хитрейший трюк из всех виданных. Он молниеносно сбегает в коттедж, отогреется, по-быстрому разберётся с раной, перекусит, оденется раз в двадцать теплее, возьмёт с собой запас провизии и что-то, что может сгодиться как оружие – нож, кочергу или, скажем, дробовик – и тут же вернётся к двери. Ему хватит и сорока минут, а по возвращению эта хитрая веточка подскажет ему, выходил ли кто-нибудь наружу или нет. И, если никто не выходил, он притаится рядом с дверью и будет ждать. Рано или поздно, Бретт был уверен, Янг снова появится в дверном проёме. Он, определённо, приходил по каким-то делам и дела эти, почти наверняка, решить не успел.
«Все эти нелепые телодвижения были очевиднейшим результатом недостатка сахара в крови. Вот единственное объяснение такого коварного плана, – думал про себя Бретт, быстро, но максимально осторожно пробираясь сквозь сугробы. – Коварно тупого плана…»
Ведь тогда у двери, возясь с хвойной веточкой, будто маленький помощник Санта-Клауса, он бесподобно легко пропустил мимо своей застуженной головы, вариант, в котором кто-нибудь всё же выйдет наружу, пока его, Бретта, рядом не будет. Веточка, спору нет, отличный показатель наличия врагов в лесу, только она вовсе не сигнальный костёр, заметный издалека, и совсем не верёвка, что тянется от самой стальной двери до ноги Бретта, сидящего в изумительно тёплом туалете комфортабельного коттеджа. А значит узнать о том, что некто с ружьём вышел из двери, Бретт сможет лишь тогда, когда снова дойдёт аж до самой двери. Вот только за то время, пока он доберётся на место, у него есть целый миллион шансов узнать об этом немного раньше по внезапному выстрелу в спину.
Теперь ему приходилось идти по сугробам вместо протоптанной дороги и со страшным любопытством заглядывать за каждое дерево. Всё это чудовищно замедляло продвижение и тем самым отлично повышало шансы обнаружить еловую веточку сдвинутой с её бесценного, строго определённого положения.
Подходя всё ближе и ближе к тому месту, где какие-то шутники пропилили дырку в монолитной скале и вставили в неё стальную дверь, Бретт почувствовал, как внутри него растёт напряжение. Последние двести метров он и вовсе проделал в точности так, как в тот раз, когда преследовал Янга – переползая по-пластунски от дерева к дереву.
Добравшись до той самой сосны, что уже успела послужить ему пристанищем раньше, Бретт замер и внимательно всмотрелся в заросли у скалы. Луна за последние два часа пробежала по значительной части небосвода, но всё ещё давала неплохое освещение. Облаков по-прежнему не было.
В этот раз Бретт решил не кричать. Всё так же лёжа на брюхе, он дополз до самых зарослей и снова замер, прислушиваясь. А затем встал и резким рывком подрался сквозь ельник. И снова ни одного выстрела в лицо. Бретт выдохнул. Откровенно говоря, куда больше собственной смерти от острой мозговой недостаточности, Бретт боялся того, что никакой двери в скале не окажется. Нормальное, в принципе, опасение для человека, то и дело ощущающего непонятные вибрации, не способного объяснить даже самому себе, откуда на долбанной кухне берётся свежий хлеб и вообще пару дней назад очнувшегося голышом посреди леса.
